И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной - Виталий Полищук

– Отчитываться буду перед дедом!

Хоть день был и праздничный – почта, банк и магазины работали – по три дня эти структуры тогда не отдыхали. А нынче 31-е было воскресеньем, так что мы дедом Ильей что называется – «оттянулись по полной».

В течение часа мы сходили в сберкассу, он снял деньги и мы тут же пошли в универмаг. Мы купили магнитофон, несколько катушек с лентой для него, затем в отделе «хозтоваров» – паяльник и «припой» – олово для паяния.

А вот с гитарой я решил повременить – все же следовало посоветоваться с Бульдозером. Он разбирался в гитарах.

Всю вторую половину дня я сидел, закрывшись в комнате – от того, что мне предстояло сделать, зависело почти все.

Для начала я безжалостно отрезал соединительный штеккер с куском шнура от шнура стереонаушников. И затем, очистив оба конца, я принялся соединять стереошнуры с монофоническим шнуром для перезаписи на древнюю «Чайку» – это была ювелирная работа! Соединить две «минусовые» оплетки и спаять их воедино. Соединить два тоненьких «плюсовых» проводка шнура со штеккера и также спаять их.

Теперь освободить от изоляции шнур записи «Чайки» и спаять все это в нужную мне систему соединения стереовыхода «Панасоника» с монофоническим входом катушечного магнитофона.

Для непосвященных: магнитофоны «Панасоник» данной модели не имеют выхода «Out» и не предназначены для записи с них на другие аппараты. Но у них есть выход для наушников. Вот я и изобретал систему перезаписи, отрезав от наушников кусок шнура с соединительным штеккером.

Я возился часа два. Но в конце концов, когда я, отключив звук (на всякий случай!) «Панасоника», соединил его стереовыход наушников с «Чайкой» и включил на катушечнике режим «запись» – ура! Все получилось!

Катушка начала вращаться, а в зеленой электронной лампе-индикаторе записи зашевелились беловатые лепестки – показатели уровня поступающего в магнитофон «Чайка-М» наружного сигнала.

Ручкой на панели «Чайки» я отрегулировал движение «лепестков» индикатора и включил звук – голос Стаса Михайлова негромко зазвучал в комнате.

Я решил главную проблему будущего нашего трио – я мог давать прослушивать ребятам песни, ну, а дальше все зависело от Моцарта – он заканчивал музыкальную школу и должен был уметь подбирать звуки и расписывать затем партитуры для нас.

Для пробы я решил записать одну сторону пленки.

Меня позвали на ужин – а аппараты бесшумно делали свое дело – один «выдавал» звуковой сигнал, другой – фиксировал его на ленте.

После ужина я опять закрылся в комнате.

Я писал письмо в Славгород. И это заняло у меня почти весь вечер.

Я прервался лишь один раз – мне позвонил Валерка и предложил «пойти прошвырнуться». Я ответил, что завтра, сходим на танцы в РДК.

А послезавтра – в кино, я сегодня уже видел афишу, в «Победу» привезли детектив ГДР. Из серии «В полицию звоните 110».

На том и порешили. И в этот вечер меня больше никто не беспокоил.

Письмо получилось неуклюжим, но главное – полностью характеризовало ситуацию.

«Дорогая Валя!»

Пишу тебе последнее письмо, потому что смысла в переписки у нас с тобой нет.

Ты уклоняешься от встреч, не приезжаешь, и мне кажется, тебе просто все это не нужно.

Я долго верил и надеялся… (Далее – лепет влюбленного пацана на полстраницы).

Но дело в том, что начинается подготовка к экзаменам. Потом мы переезжаем в Барнаул. Сразу же – нужно поступать куда-то, иначе – армия.

Так что ты прости, но больше я писать не буду.

Вот если бы (несбыточные надежды сопливого влюбленного мальчишки еще на полстраницы), то тогда, конечно…

А так…

Прощай!

02.01.66 Анатолий

Я переписал все это на чистовик, перечитал и запечатал конверт. Потом подписал его и лег в постель с книжкой в руке.

Нужно было продолжать адаптироваться. Мы с Миутом в то время читали роман Штильмарка и Василевского «Наследник из Калькутты» (потрясающе интересная книга!), и назавтра Валерка мог спросить меня: «сколько я прочитал, что там было и как мне понравилось».

На следующий день родители пошли на работу, деды начали собираться в дорогу, а я, чтобы не мешать, пошел с утра к Бульдозеру.

Нужно было решать вопрос с гитарой.

Я правильно сделал, что не купил инструмент в универмаге. И после того, как я все объяснил Бульдозеру – и про свою задумку, и про гитару, он сразу загорелся моей идеей.

– Слушай! – сказал мне Борька. – Мне предлагают гитару – цыганскую, струны просто звенят! Но стоит она 15 рублей. А у меня только пятерка. Если ты достанешь десятку, я куплю себя ту гитару, а тебе отдам свою. Ты же знаешь – у меня хорошая гитара! А тебе все равно нужно будет только ритм «давать» – сольную партию буду «делать» я, а Моцарт клавишную…

У меня была лишняя десятка. Если помните, утром 1-го мне подарил ее отец.

– Держи! – сказал я. – И гони свою гитару! Я только что как бы купил ее у тебя!

Так что я вернулся домой с гитарой и согласием Бульдозера на участие в нашем оркестровом трио.

Он пообещал сегодня же встретиться с Моцартом и девчонками. Относительно наших девочек у меня была одна задумка, но вот получится что-то из нее, или нет – могло показать лишь время.

Вечером мы с Миутом были на танцах в РДК. И впервые встретились с одноклассниками – у нас были каникулы, так что танцзал сегодня был полон! Многие из старшеклассников пришли на танцы.

С нашими девами мы встретились в этом году впервые…

– Как Новый год? – спросила меня Карасева, когда мы столкнулись во время танца.

Я танцевал с Надькой Лишайниковой, Миут – с Нелькой. Он решил, что пора мириться – и перед танцами озвучил мне эту ценную мысль.

А вот мое намерение порвать с Валей он одобрил – увидел, что я бросаю письмо в почтовый ящик возле магазина рядом с автовокзалом, выслушал мои доводы, и сказал:

– Давно пора, Толя! Ну, чо ты маешься, переживаешь… Проще будь с ними, с бабами…

Так что мы медленно двигались под звуки музыки ансамбля РДК – с эстрады нам подмигивал Берик – он играл в ансамбле на трубе, кларнете, саксофоне.

Одним словом – «на духовых» инструментах.

Периодически пары сталкивались во время танца – как я говорил, зал был полон.

– Так как Новый год? – ехидным голосом спросила меня Карасева, когда наши пары сблизились во время танца.

– Нормально! – ответил я.

– А как же твоя Валя? – не унималась Светка. Она придерживала партнера на месте, чтобы иметь возможность «излить на меня желчь» – ревновали нас наши девы!

– Не приехала! – ответил я.

– И правильно сделала!

– Это – точно! – пробормотал я, несколькими движениями уводя в сторону Лишайникову и тем самым отдаляясь от Карасевой.

– Ты не переживай! – сказала сердобольная Надька. Она была хорошим другом – бескорыстным и преданным.

– Да я и не переживаю! – ответил я. – В кино завтра пойдем? Гедеэровский детектив!

– Ага! – согласилась Лишайникова. – Билеты возьмешь?

– Само собой! Вон и Нелька с Миутом, видно, помирились – смотри, Куницына сияет, как начищенный пятак! Как Новый год-то прошел?

– Хорошо! Никто не напился, на елку ходили! Но лучше бы и вы, ребята, с нами были… Последний год все-таки вместе!

– Надь, ну не капай на мозги, ладно? Сам думаю, что вместе с вами было бы веселей!

– И хорошо! – И Надька на мгновение прижалась ко мне упругой грудью, а потом отпрянула и засмеялась.

Это ничего не означало – шутили мы так с ней! Могли и поцеловаться, шутя, без эмоций!

Танец закончился.

И мы еще долго беззаботно танцевали, болтали, шутили. Мы любили друг друга по большому счету, и были очень дружны.

Вечером на следующий день мы были в кино.

Перед началом сеанса я почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Поискав глазами, и сумел «зацепиться», не взирая на то, что она торопливо повернула голову. Это была незнакомая мне женщина. Потом, выходя из зала после окончания сеанса, я ее рассмотрел – у нее было некрасивое лицо. Даже не так – некрасивой была кожа. Сероватого оттенка, неровная, как бы в оспинах. Глаза, нос, губы были вполне миловидны, волосы – пушистые, темные, длинные, волной падали на плечи из под песцовой шапки.

Она вообще была одета небедно – светлое пальто с песцом, кожаные сапожки.

На вид – лет двадцати пяти-тридцати. И я ее раньше как-то не замечал.

– Кто это? – спросил я у наших дев. Мы шли вчетвером, а чуть впереди – эта дама.

– Это Жанна Игоревна, – сказала все знающая Нелька. – Преподавательница из медучилища. Вы-то с Миутом должны ее знать – считай, почти что сами студенты медучилища.

Она все еще злилась на нас с Валеркой за Новогоднюю ночь, проведенную нами вместе с девочками из училища. Боговещенка – маленький поселок, и я уверен, что все, кто хотели знать, уже знали все подробности нашей праздничной ночи. Включая и скандал с Рукавишникой.